Сказочное Рождество - Страница 40

— Понимаешь, Оливия... — Томас положил руки ей на плечи, — я буду страдать, если тебя не будет рядом. Мне хорошо с тобой. А ты знаешь, такие чувства только помогают творчеству. Боль и одиночество рождают уныние и слезы, счастье и любовь — свет и радость. Я хочу творить радость, Оливия. Хочу, чтобы мои книги были чисты и светлы. Пусть их не поймет Джо-Джи, которому нужно лишь насилие, грязь, унижение. Пусть. А у меня отныне все по-другому. Я хочу, чтобы мои романы прежде всего нравились тебе, Оливия. До остальных мне нет дела. Главное, ты и моя семья.

— Хорошо, Томас. Я тебе верю. Я тебя понимаю. Но мне нужно знать, что так предначертано судьбой.

Томас удивленно свел брови и с ухмылкой спросил:

— Что тебе еще нужно? Ведь судьба нас с тобой не отпускает друг от друга. Ты пришла сюда, когда я уже здесь был. Ты не могла знать, что я здесь. Значит, это и есть судьба!

— Последний раз. — Оливия не отступала. — Если мы с тобой встретимся и на этот раз, то я поверю, что ты мне предназначен. И тогда мне станет все равно, что считают газеты, общество, критики. Все равно! Договорились?

Томас поднял перед собой руки, показывая, что он сдается:

— Хорошо! Что ты предлагаешь?

— Сейчас мы разойдемся в разные стороны. Ты пойдешь туда... — Оливия показала рукой, где заканчивается мост и начинается центр города, — а я туда. — Оливия кивнула в противоположную сторону, где начинается восточная часть города, в которой она жила. — Если через полчаса придем в одно и то же место, значит, это и есть судьба. Я это буду знать. Мне будет легче.

— Хорошо, Оливия. Будь по-твоему. Ну, тогда до встречи, мисс Уильямс!

— До встречи, мистер Джус.

Они попрощались, улыбнулись друг другу и разошлись в разные стороны. И каждый просил у неба лишь одного: подсказать, куда приведет в конечном счете их судьба.

Бенджамин, поставив старый чемодан на мраморный пол, смотрел расписание на табло. Казалось, что он вообще не видит ярко-красных электронных букв на дисплее.

Так оно и было. Он уже двадцать минут стоял перед расписанием и не мог сосредоточиться, чтобы прочесть, когда начнется посадка на его самолет. Но буквы расплывались перед глазами, шум в аэропорту сливался в один протяжный гул и полностью отвлекал от чтения.

Бен не мог сосредоточиться. Он также не мог перестать думать о своей семье. Он одновременно был счастлив и несчастен. Думаете, такого не бывает? Еще как бывает! Он был счастлив оттого, что эту сказочную ночь провел со своей любимой женщиной, а несчастен оттого, что ему пришлось уехать в аэропорт.

Они недолго прощались. Пейдж обхватила его шею руками, поцеловала в обе щеки и быстро исчезла в своей комнате.

Ей нужно было уйти, иначе она бы не смогла его отпустить. Прощание бы затянулось, и обоим было бы больно. Пейдж так не хотела. Бен тоже. И вот Бен сел в такси.

— Вам куда?

— В аэропорт.

— Улетаете? — спросил водитель, заводя машину и поглядывая на пассажира в зеркало заднего вида.

— Пришлось.

— Работа? — Водителю явно хотелось поговорить.

— Семья. — Все мысли Бена до сих пор были о Пейдж.

— С семьей нельзя разлучаться. Семья — святое! — Водитель снова взглянул на клиента и рванул вперед.

— Мне пришлось на Рождество работать. А мне так хотелось быть с ними рядом. Моему сыну пять лет, а дочке годик. Жена красавица! Даже собака есть. Семья как с картинки. А меня на работу... в Рождество... Ну ладно! Через час заканчиваю. Приду, разбужу детей, жену поцелую. Будем подарки распаковывать. Дочке куклу подарил. Надеюсь, понравится. Сыну электрогитару игрушечную. Вырастет, будет песни сочинять. Будет как Джон Бон Джови. Мы с женой очень любим Бон Джови. А вы? Слышали его последнюю песню?

Но Бен пропустил все слова таксиста мимо ушей. Он смотрел в окно на заснеженные улицы и чувствовал, как сердце его сжимается. Он уже начал тосковать. Он не успел приехать в аэропорт, а уже чувствует себя одиноким и никому не нужным.

Когда Бен оказался в аэропорту, то понял, что, возможно, у него был один-единственный шанс сегодня вернуться в семью. Может, второго уже не будет. Но он не жалеет, что не до конца воспользовался возможностью, которая ему выпала. Главное, Пейдж его простила. Это было очень важно для него.

Бен снова попытался прочесть расписание, но перед глазами он видел только Пейдж, рождественскую елку с зажженными гирляндами и молочный свет окна, за которым шел снег, а потом начало светать.

Он молил бога, чтобы тот дал ему сил сесть на самолет и улететь. Он боялся, что не справится, что попятится назад к выходу, поймает такси и вернется к Пейдж. Но так и не сможет нажать на кнопку дверного звонка. Бен просто будет стоять и слушать, что происходит в квартире.

Там будет тишина, но он сможет представить, как Пейдж сидит за столом и смотрит в окно. В руках у нее чашка с кофе. Пар от которого тонкой струйкой поднимается вверх и распространяет аромат по всему дому.

А может, она шьет. Иголка быстро прокалывает ткань, потом показывается цветная нитка, которая сшивает края ткани. Карие глаза Пейдж внимательно следят за иголкой. Ее черные волосы спадают на плечи, на щеки. Пейдж их сдувает и продолжает шить...

— Папа? — услышал Бен за своей спиной и быстро обернулся.

Перед ним стояла Мэган. В глазах читалось волнение. Она теребила в руках свою шапку и все время поглядывала на мужчину в черном пальто, стоявшего с ней рядом.

— Что ты тут делаешь, дочка? — спросил Бен. — Что-то случилось?

— Да, случилось! — собралась с мыслями Мэган. — Так не должно быть!