Брендон посмотрел на Габриель. Его поразили ее слова. Никто и никогда раньше не говорил ему таких теплых слов. Брендону захотелось отблагодарить ее за эту доброту, и он снова поцеловал ее.
— Мне никогда не было так спокойно. Наверное, сначала я не хотел это осознавать, но, как только ты появлялась в моей палате, мне становилось тепло и легко на душе. Прости меня, что я не сразу это понял.
— На сегодня хватит извинений! — засмеялась Габриель. — Брендон, я же сказала, что все прощаю тебе. Не извиняйся. Не извиняйся больше никогда! Обещай только одно.
— Все что угодно!
— Что ты снова поверишь в прекрасную жизнь и отпустишь свое прошлое.
— Я уже отпустил. Его больше нет. Я это чувствую. Ты меня излечила. Я клянусь, что в моих словах нет и грамма лжи. Сейчас я полноценный человек. Я здоров. Со мной все хорошо. Душе моей стало легче. А тело заживет. Как будто раньше такого ни с кем не случалось?!
Габриель встала со стула и поставила тарелку на тумбочку. Она расправила руками халат и ласково улыбнулась ему.
— Ты куда? — Он нежно взял ее за руку. — Останься со мной. Умоляю тебя. Давай встретим Рождество вдвоем? — Он потянул ее за руку, и она снова присела на край его кровати.
— Ты же не любишь Рождество!
— Мне кажется, ты научишь меня любить этот праздник. Я прав?
Пока Томас стоял в очереди за коньками, Оливия не сводила с него взгляда. Она спрашивала себя, правильно ли она поступает, что разрешает своим чувствам взять верх над разумом.
Разум говорил, что им нельзя быть вместе. Что скажут газеты? Что скажет литературное общество? Арнольд Каас в пух и прах раскритиковал Дика Шина, но они вместе! Это был рекламный трюк? Или... Что еще они могут сказать? — думала Оливия.
А не все ли равно? — спрашивало ее сердце. Пусть они говорят что захотят! Это их жизнь. Они этим питаются! Без сплетен не живет ни одна газета! Все равно! Главное, собственное счастье. Главное, чтобы в сердце жила любовь, иначе человек начинает просто существовать!
Без любви, дорогая Оливия, тебе ничего не остается, как просто быть в этом мире. Не жить, а быть. Как растение на подоконнике. Ждать, когда выглянет солнце, и лениво подставить свои листы или же поежиться, когда кто-то сверху польет прохладной водой с удобрениями.
Нравится тебе такая жизнь, Оливия? Думаю, что нет!
Оливия развязала шарф и сняла перчатки. В помещении было тепло, но уют в нем еще не успели навести.
В углу зала стояли стройматериалы в пыльных коробках, кое-где еще не горели лампочки.
Скорее всего, организаторы поспешили с открытием. Но тем, кто пришел на каток, было все равно. Им не терпелось выйти на лед и покружиться под мелодичную музыку.
Сегодня волшебный вечер и обращать внимание на такие мелочи, как стройматериалы в пыльных коробках, ни у кого не было ни времени, ни желания.
Томас взял коньки и подозвал Оливию жестом.
Она быстро вскочила с неудобного пластикового кресла и поспешила к Томасу.
— Давай я тебе помогу. — Томас посадил Оливию на скамейку и сам присел на корточки. — Ты умеешь кататься?
— Думаю, скоро ты сам узнаешь ответ на этот вопрос. Вернее, увидишь! — звонко засмеялась Оливия. — Полагаю, ты не будешь доволен.
— Ну перестань! — шутливо отозвался он. — Я и сам толком кататься не умею. А вот моя сестра Мэган просто ас!
Он расшнуровал коньки и помог Оливии надеть их. Потом туго завязал шнурки, чтобы она смогла почувствовать, что коньки стали продолжением ее ног, после чего и сам быстро переобулся.
Оливия попыталась встать, но тут же закачалась и успела схватить Томаса за руку.
— Вот видишь! Я еще на лед не вышла, а уже веду себя, как девица, отгулявшая всю ночь на вечеринке!
— Ничего страшного! Идем!
— Хорошо, мистер Джус! На сегодняшний вечер, вернее ночь, я дарю вам свое равновесие! Оно в ваших руках!
Томас изумленно улыбнулся, взял Оливию покрепче и повел к выходу на каток.
Как только они покинули теплое помещение, ветер сразу перед их глазами закружил сотни крупных снежинок.
— Поистине сказочная ночь! — восхитилась Оливия. — Какая красота! Знаешь, раньше я ничего подобного не замечала! Не хотела замечать, может быть...
— Только у влюбленных открываются глаза на такое чудо! — радостно воскликнул Томас и, отпустив Оливию, побежал на лед.
— Эй, ты куда?! — Оливия игриво всплеснула руками. — А ну-ка вернись! А то я... — шутливо пригрозила она.
— А то — что? — крикнул ей Томас, наворачивая круги на льду.
Мягко говоря, он катался потрясающе.
Оливия наигранно обиделась и робкими, неуклюжими шагами направилась ко льду. Только она решила себя похвалить за то, что ни разу не покачнулась за последнюю минуту, как вдруг коньки перестали ее слушаться и заездили, закружились в разные стороны, как будто они жили собственной жизнью.
Но тут крепкая, сильная рука подхватила ее, и она оказалась в объятиях Томаса. Он смеялся, она продолжала играть обиженную недотрогу.
Потом она легонько ударила его по плечу ладонью.
— Не оставляй меня одну! Никогда!
— Обещаю... больше никогда тебя не оставлю одну!
Томас уже не смеялся. Он говорил серьезно. И казалось, что речь шла уже не о катке, а о чем-то более важном.
— Ты там что-то сказал о влюбленности, — только и смогла вымолвить Оливия.
Она растворилась в его объятиях, как нежная восковая фигура. Томас прижал Оливию к своей груди и поднял рукой ее подбородок.
Ее губы оказались так близко, что Томас не выдержал и впился в них своими губами. Она полностью доверилась ему. Она готова была слиться с ним в единое целое, не оставив ничего для себя.